Введение
Народные сказки уже долгое время служат материалом для разнообразных исследований. В. Я. Пропп в фундаментальном труде «Морфология волшебной сказки» доказал, что «все волшебные сказки однотипны по своему строению» [6: 26]. Фольклорист определил, что волшебные сказки имеют строгую структуру, которая остается неизменной, несмотря на то, что ее элементы могут опускаться или чередоваться. В свою очередь, рассказчик наполняет основу сказки формулами, повторами, вставными эпизодами и внесюжетными элементами. Находит в фольклорном тексте отражение и окружающий людей быт, который имеет свойство иногда стремительно меняться.
Появление в тексте сказок современных реалий отмечалось еще во второй четверти ХХ века. Так, в 1934 году А. И. Никифоров анализирует материал пятидесяти сказок о животных и сравнивает его с одиннадцатью волшебными сказками на сюжет «Змееборец». Ученый исследует тексты, записанные в 1926‒1928 годах в Олонецкой и Архангельской губерниях. Фольклорист отмечает: «…новые и чуждые для коренной северной деревни названия и знания совсем еще не приобщились ни к железной дороге и ее номенклатуре, ни к авто-мото-авиотранспорту, который изредка начинает проникать в других районах СССР» [5: 389]. Таким образом, с одной стороны, в ряде фольклорных текстов 1926‒1928 годов процесс привнесения новых предметов быта в волшебную сказку еще не начал происходить. С другой стороны, А. И. Никифоров, описывая городскую среду в сказках о змееборстве, указывает на упоминание красного знамени: «Пошел он по городу: увидел красное знамя и бьют барабаны, играют музыки» [5: 390]. Ученый отметил, что советская символика реализуется именно в контексте образа города.
В монографии 1975 года, посвященной русской народной сказке, Н. М. Ведерникова указывает на сохранение актуальности волшебной сказки в советское время. Фольклорист отмечает «введение новой лексики», более соответствующей изменившемуся быту [1: 35]. Н. М. Ведерникова характеризует сказку и фольклор как явления, которые тесно связанны с реальностью и «адресованы современнику» [1: 116]. Черты новой действительности связаны с деталями обстановки, «“подновлением” традиционных мотивов» [1: 127]. По мнению фольклориста, обновление сказочного словаря конфликтует со сложившимися традициями, вследствие чего новые детали, не успевая стать полностью освоенными в языке и сознании, «разрушают эстетику народных сказок» [1: 127].
Бытовые реалии русской сказки становились предметом отдельного исследования и фольклористов второй половины XX века. В монографии 2009 года В. Е. Добровольская обобщает опыт предшественников и представляет классификацию предметных реалий русской волшебной сказки. Исследователь делит бытовой мир сказки на «предметные реалии» – «элементы предметного мира, которые влияют на развитие сказочного сюжета», и на «вещи», напрямую не связанные с сюжетом [2: 22]. В. Е. Добровольская оговаривает факт того, что в зависимости от сюжета предметная реалия может становиться вещью и наоборот. В классификации предметных реалий представлены традиционные для сказок объекты (например, изба, платье, яйцо и др.) [2: 25]. Однако в монографию не попали более новые элементы предметного мира сказки, в том числе и привнесенные новой эпохой.
Вопрос о том, какие предметные реалии можно считать традиционными, а какие – привнесенными, еще не решен в фольклористике. Заметно выделяются в сказочных текстах советские реалии, отражающие изменившуюся эпоху, повлиявшую и на быт. Кроме того, в сказках встречаются упоминания механизмов и недавних для того времени достижений человечества. Целью исследования стало проследить, какие реалии проникают в волшебную сказку Северной Карелии, какие сюжеты в большей степени обогатились подобными деталями и есть ли зависимость между пространственным миром сказки и количеством привнесенных предметов.
Новые предметы волшебной сказки Северной Карелии
Материалом для исследования выступил опубликованный в 1963 году первый том двухтомного издания карельских сказок под названием «Карельские народные сказки». В сборник вошло 80 текстов, записанных в Северной Карелии, которые были сопровождены русским переводом. Составитель издания – известный карельский фольклорист У. С. Конкка. Сказочная традиция северных карел исторически подвергалась меньшему русскому влиянию, в отличие от сказок южной Карелии. Так, У. С. Конкка указывает: «многие южнокарельские сказки по стилю рассказывания ближе к русским сказкам, чем к собственно карельским, в которых мы выше отметили лаконичность изложения» [3: 36].
В рамках данного исследования были рассмотрены 39 волшебных сказок. В ряде текстов встречаются предметы одежды, свидетельствующие об изменении во внешнем виде жителей Карелии. Так, в сказке «Иван Медведев» («Ivan Med'ved'ev»), записанной Т. Ананиной в 1937 году в Медвежьегорском районе от М. В. Исаковой (72 года), главный герой, рожденный медведицей, обладает большой силой: трехпудовую железную палку он «между пальцами сломал» [3: 86]. После предательства братьев Иван Медведев остается в подземном царстве. Ночью герой замечает одиноко сидящих в гнезде птенцов орла, после чего «снимает пиджак и накрывает их пиджаком» [3: 89]. В благодарность вернувшаяся утром орлица возвращает героя на землю. Пиджак в сказке «Иван Медведев» служит предметом, помогающим герою совершить доброе действие и вернуться домой. При этом подобным целям может послужить практически любой предмет верхней одежды, пиджак не имеет уникальных свойств, скорее отражает изменившийся быт, где этот предмет одежды получает широкое распространение.
В подобном ключе новые предметные рамки вошли и в «Сказку про козла» («Kaprehen starina»), записанную Р. Пирхонен в 1958 году в Сегежском районе. Рассказчица – Е. И. Тимофеева (72 года). Козел забирает оставленную родителями девочку и заботится о ней, а молоко «в городе у женщин просит, в царев дом идет просить» [3: 146]. Когда героиня взрослеет, то хочет получить у животного одежду. Козел повторно идет к царю и желает получить «каких-нибудь платьев да комбинашек» [3: 146]. Царский сын, тайком увидев девушку, заказывает ей «пальто хорошее» [3: 147]. Далее в сказке появляется вредительница Сюотяри, которая подменяет героиню, заманив ее в озеро. С помощью козла царевич узнает правду и убивает вредительницу. В данном случае желание героини получить предметы одежды двигает сюжет сказки, но на их месте может находиться любая другая вещь.
Своеобразна сказка «Черная овца» («Mušta lammaš»), записанная в 1937 году в Калевальском районе В. Кормуевым от Н. М. Каллио (41 год). Вредительница Сюоятар превратила мать главной героини в овцу и настояла на том, чтобы ее зарезали. Уезжая на царский пир, антагонист дает девушке невыполнимое задание. Мать главной героини помогает дочери выполнить задание и подсказывает ей, как отправиться на пир: «как я спущусь сейчас в могилу, то вышлю тебе лошадь, ты в одном ухе вымойся, в другом оденься и поезжай на этой лошади на пир» [3: 180]. Убегая, героиня выбрасывает перчатку, кольцо и галошу. Именно эти предметы становятся способом найти героиню: «кому подойдет эта галоша, перчатка да кольцо – та и будет невестой царевича» [3: 182]. В карельской сказке 1937 года предметной реалией становится не туфелька, а галоша, более релевантная быту людей того времени. Подобное изменение может быть объяснено и географическим положением региона. Упоминание в приведенных выше текстах пиджака, пальто и галоши свидетельствует об их присутствии в жизни жителей Карелии.
В текстах, зафиксированных фольклористами в 1940-х годах, встречается упоминание оружия и связанных с ними элементов. Так, сказка «[Два брата]» была записана О. Елисеевой в 1941 году в Сегежском районе от Ф. А. Елагиной (81 год). Из пойманной стариком щуки появляются два брата – Василий и Иван Шутины. Герои отправляются путешествовать. Василий узнает, что «есть помещение, куда нужно каждый день приводить человека змею на съедение» [3: 96]. Василий спасает царскую дочь от трех змеев, но солдат, которому было приказано проследить за дочерью, застрелил главного героя. Чудесное Василия воскрешение происходит благодаря мыши: «Мышка зализала след от пули – мужик и ожил» [3: 98]. Солдат готовится к свадьбе. Василий приходит на свадьбу, переодетый в нищего, но невеста узнает спасителя. Происходит разоблачение солдата, и «буфет кончился» [3: 99]. Подобный акцент на природе пулевого ранения может быть связан с военными действиями, происходившими в регионе. Более того, в сказке жертва змея находится в особом помещении – новой реалии. Своеобразно и название свадебного пира – буфет.
Упоминание пистолета встречается в «Сказке о Тухкимусе и кунице» («Tuhkimuš-niätästarina»), которая была записана в 1949 году Э. Тимонен от исполнительницы карельских эпических песен Т. А. Перттунен (69 лет). Рассказчица – уроженка Калевальского района. Сюжет (СУС 530А) включает в себя попытки братьев поймать куницу, посещающую семейную ригу. Она выступает чудесным дарителем для младшего брата Тухкимуса. С помощью куницы Тухкимус преображается: «[Тухкимус] в одном ухе умывается, в другом одевается. Пистолет поперек на спине. Куница дала лошадь Тухкимусу. Тухкимус поехал на царские пиры-балы» [3: 210]. С помощью пистолета главный герой выполняет задание царя: выстрелить в сережку, браслет и кольцо царским дочерям. Тухкимус отдает невест старшим братьям и живет богато. В этом тексте упоминается пистолет как средство для преодоления испытаний царя.
Находят в сказочных текстах и следы технологического прогресса. В сказке «Тухкимус-Тяхкимус» («Tuhkimus-Tähkimys»), записанной О. Пергамент в 1937 году от Т. К. Алимпиевой (81 год) в Сегежском районе. Старшие браться отправляются на поиски чудесной птицы, но попадают в тюрьму к девушке. Волк помогает младшему брату Тухкимусу добыть птицу. Нарушив указание волка, Тухкимус решает достать и клетку. В этот момент «барабаны заиграли, барабаны заиграли!» [3: 243]. С помощью волка Тухкимус добывает птицу, коня и царскую дочь. Около столба герой останавливается и ложится спать. Конь качает столб, и у девушки, которая держит старших братьев в тюрьме, «телефонные провода звенят в избе» [3: 244]. Услышав этот звон, она решает отпустить братьев. Так, барабаны в тексте реагируют на нарушение запрета главным героем. Упоминаются в сказке и телефонные провода, реалия, связанная с распространением этого вида связи.
Текст «Сказка о сороках» («Harakkastarina») был записан Э. Тимонен в 1947 году в селе Ухта Калевальского района от известной сказительницы М. И. Михеевой (63 года). Три дочери и сын остаются одни после смерти царя и его жены. Одну за другой сестер забирают себе сороки, которые оборачиваются мужчинами. Брат находит в запертой комнате фотографию: «Он когда увидел эту фотографию, тут же упал навзничь. Такая там была красавица. На обороте фотографии было написано: “Мария-прекрасная девушка”» [3: 275]. Герой влюбляется в Марию и отправляется на ее поиски. Роль портрета в данном тексте играет фотография – реалия, получившая распространение в Карелии приблизительно в это время. Заключение договора при двух свидетелях указывает на развитие деловых контактов между жителями Карелии.
Ряд реалий, в том числе и технологических, содержит сказка «[Волшебное кольцо]», которую записал Я. Ругоев в 1937 году в Сегежском районе от К. Т. Калинина (60 лет). Сюжет широко распространен в Карелии и имеет множество вариантов. В приведенном в сборнике тексте главный герой идет в работники, чтобы прокормить одинокую мать. Спустя год «пришел день получки» [3: 293]. На первую получку герой покупает собаку, на вторую – кошку. После этого герой решает сменить работу, пойти «подсеку делать» [3: 294]. Получив кольцо, способное исполнять желания, главный герой решает взять царскую дочь в жены и выполняет задания царя. Герой с помощью кольца получает дом «на два очка лучше, чем у царя» [3: 295]. После свадьбы жена узнает тайну своего мужа, забирает себе кольцо и возле их дома «появляется пароход» [3: 296]. Волшебные помощники узнают, что жена главного героя «уехала в Норвегию» [3: 297]. Так, в тексте сочетается и момент выплаты получки, и использование нового вида транспорта. В приведенных текстах упоминается фотография, пароход и телефонные провода.
Отдельно можно выделить упоминание реалий, связанных с образом города и деловой сферой. Сказку «Царь Давид» («Саг' Davida») записала П. Куйкка в 1939 году в Сегежском районе от К. И. Ананиной (61 год). Большой по объему текст представляет собой сложную контаминацию трех сюжетов. В ходе поиска живой воды для стареющего отца Николай-царевич спасает старших братьев от девушки, спрятавшей их в погребе. Главный герой говорит девушке: «дай подписку, что не будешь больше никого мучить, тогда можешь оставаться здесь жить. Но если услышу, что ты опять за прежнее взялась, так мы тебя проучим» [3: 262]. Получение подписки – результат изменения в социальной сфере, которое свидетельствует об активном использовании данного вида договоренности в Карелии.
Городская среда присутствует в тексте «Сказка об Ольховой Чурке» («Leppäpölkyn starina») был записан Э. Тимонен в 1947 году уже в Петрозаводске от М. И. Михеевой, уроженки Калевальского района. Ольховая чурка у бездетных старика и старухи превратилась в ребенка. Мальчик быстро вырос и обладал большой силой, поэтому ушел искать работу. По пути он встречает двух таких же сильных людей. Они поселяются в доме старика «ростом с локоть, борода два локтя» [3: 317]. Ольховая Чурка сражается с антагонистом и побеждает его, спасая царскую дочь. Братья оставляют главного героя под землей. Вернувшись обратно, Ольховая Чурка идет в город к старой вдове «проситься на квартиру» [3: 319]. Он узнает о предстоящей свадьбе спасенной им девушки и одного из братьев. Невеста узнает главного героя и приводит его к царю, после чего «обманщиков расстреляли» [3: 319]. Мотив расстрела как способа наказания братьев-предателей может быть связан с недавно закончившимися военными действиями. Главный герой, попадая в городскую среду, идет к вдове, которая живет не в избе, а в квартире. Таким образом, изменения образа жизни жителей Карелии нашли свое отражение в реалиях сказочного текста.
Заключение
Таким образом, предметные реалии начала ХХ века постепенно проникают в волшебную сказку Северной Карелии 1937‒1958 годов. Главный герой может смотреть на фотографию красивой девушки, жена может приплыть домой на пароходе, в избе звенят телефонные провода, а изба может стать городской квартирой. Как правило, эти предметы связаны с образом города, куда герой отправляется в начале или середине сказки. Чаще новые предметы возникают в сказках, где главный герой – юноша. Вероятно, сюжеты о падчерицах, где городская среда встречается реже, были более устойчивыми и передавались в малоизмененном виде. Важно, что эти элементы не меняют сюжет сказки, не влияют на ее структуру и могут быть заменены на аналогичные реалии из предыдущих эпох. В целом, подобные замены, «осовременивающие» сказку, указывают на универсальный характер этого жанра фольклора. Е. М. Неёлов, описывая сказку, отметил: «она способна трансформироваться, сохраняя в то же время свою сказочную суть» [4: 46].
* Исследования, описанные в данной работе, были проведены в рамках проекта «Образ Тухкимуса как символ Республики Карелия», поддержанного в рамках Программы поддержки НИОКР студентов, аспирантов и лиц, имеющих ученую степень, обеспечивающих значительный вклад в инновационное развитие отраслей экономики и социальной сферы Республики Карелия в 2023 году, финансируемой Правительством Республики Карелия (Договор №3-Г22 от 29.12.2022 между ФГБОУ ВО «Петрозаводский государственный университет» и Фондом венчурных инвестиций Республики Карелия).
Список литературы
Список литературы
1. Ведерникова Н.М. Русская народная сказка / Н.М. Ведерникова. М.: Наука, 1975. 134 с.
2. Добровольская В.Е. Предметные реалии русской волшебной сказки / В.Е. Добровольская. М.: Государственный республиканский центр русского фольклора, 2009. 224 с.
3. Карельские народные сказки // Сост. У.С. Конкка. М., Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1963. 530 с.
4. Неёлов Е.М. Сказка. Фантастика. Современность / Е.М. Неёлов. Петрозаводск : Карелия, 1987. 126 с.
5. Никифоров А.И. Социально-экономический облик северно-русской сказки 1926-1928 годов / А.И. Никифоров // Сергею Федоровичу Ольденбургу : к пятидесятилетию научно-общественной детальности 1882-1932. Л.: 1933, стр. 377-397.
6. Морфология волшебной сказки / В.Я. Пропп // Морфология волшебной сказки ; Исторические корни волшебной сказки ; Русский героический эпос. СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2022. 1186 с.
References
1. Vedernikova N.M. Russian folk tale / N.M. Vedernikova. Moscow: Nauka, 1975. 134 p. (In Russ.)
2. Dobrovolskaya, V.E. Subject realities of the Russian magic fairy tale / V.E. Dobrovolskaya. Moscow: State Republican Centre of Russian Folklore, 2009. 224 p. (In Russ.)
3. Karelian folk tales // Compiled by U.S. Konkka. U.S. Konkka. Moscow, Leningrad : Publishing House of the Academy of Sciences of the USSR, 1963. 530 p. (In Russ.)
4. Neyolov E.M. Fairy tale. Fiction. Modernity / E.M. Neyolov. Petrozavodsk : Karelia, 1987. 126 p. (In Russ.)
5. Nikiforov, A.I. Socio-economic appearance of the Northern Russian fairy tale of 1926-1928 / A.I. Nikiforov // To Sergei Fedorovich Oldenburg : to the fiftieth anniversary of scientific and social detail 1882-1932. Leningrad : 1933, pp. 377-397. (In Russ.)
6. Morphology of a magic fairy tale / V.Y. Propp // Morphology of a magic fairy tale ; Historical roots of a magic fairy tale ; Russian heroic epic. SPb.: Azbuka, Azbuka-Atticus, 2022. 1186 p. (In Russ.)